Así esta la mierda, chicos.

Вот здесь меня попросили написать о Кортасаре. Что может быть проще? Вот взять и написать о какой-то книге, каком-то писателе, объяснить, почему понравился, почему нет, ведь столько же раз в школе это делали. Но какой смысл - объяснять? Уже одно то, что это кажется необходимым иронически доказывает бесполезность объяснения. Особенно когда это касается Кортасара.
Конечно же, можно сказать, что это знаменитый аргентинский писатель, который на самом-то деле родился не в Аргентине и полжизни прожил в Париже, но кому это интересно?
Всегда так: слова и время, чтобы их сказать, расходятся. Дело в том, что если я должна тебе что-то сказать, то это оказывается не к месту или приходится на тот день, когда мы не с тобою, и получается, что сказать ничего невозможно.
С первого взгляда книги этого милого аргентинца, друга Борхеса и Бьой-Касареса, могут показаться абсурдными или, как сейчас модно говорить, бредовыми (особенно это касается "Игры в классики" и "Модели для сборки"). Но:
– Абсурд – это то, что не выглядит абсурдом, – сказал Оливейра загадочно. – Абсурд в том, что ты выходишь утром за дверь и находишь у порога бутылку молока – и ты совершенно спокоен, потому что вчера было то же самое и то же самое будет завтра. Абсурд – в этом застое, в этом «да будет так», в подозрительной нехватке исключений из правил. Не знаю, но, может быть, следовало бы попытаться пойти по другому пути.
И Кортасар идёт по другому пути. Произведения его - это совсем не то, что читатель ожидает увидеть. Потому что в его книгах - чудеса, причём обычные повседневные чудеса или, лучше сказать, ставшие обыденными чудеса, чудеса, которые прорастают сквозь реальность, как трава сквозь асфальт. Чудеса никогда не представлялись мне абсурдными; абсурдно то, что им предшествует, и то, что за ними следует.
Кортасар преследовал меня давно. Мне постоянно попадались в книжном его сборники, причём чаще всего на испанском. Но я как-то всё проходила мимо, а когда наконец решила купить его "62. Модель для сборки", то её уже не было. Впрочем, эта книга всё-таки попала в мои руки, как и многие другие. С тех самых пор герои Кортасара вошли в мою жизнь.
Есть книги-истории, которые запоминаются именно как цепочка событий. Есть книги-идеи, из которых собственно кроме идей ничего не запоминается. А есть книги, в которых живут самые настоящие люди, которые могут стать твоими друзьями. Вот, например, "Фрекен Смилла и её чувство снега". Я уже смутно помню, о чём была эта книга, каков её сюжет и мораль, но тем не менее, я прекрасно помню саму Смиллу, её жизненную философию и характер. Такое ощущение, как будто я знала Смиллу или, быть может, мы с ней пили в каком-то тысяча девятсот коньячном году. То же самое я могу сказать и про Орасио Оливейру, главного героя "Игры в классики" Кортасара. Для меня он абсолютно живой человек, который научил меня многим важным в жизни вещам. Например, не мешать водку с портвейном. Он же подарил мне чудесное жизненное кредо: "Прямые гвозди и травы на заварку, тогда и сиесту можно пережить". Да и вообще всё, что есть стоящего в окружающей нас действительности, доходит до тебя через слова, остальное оставь обезьянам и герани. А слова Кортасара - это именно те слова, которых так часто не хватает.
"Игра в классики" Кортасара - это не то, что принято считать литературой. Да и для чего существует писатель, как не для того, чтобы разрушать литературу? А мы, те, кто не хочет быть читателем-самкой, для чего мы, как не для того, чтобы всемерно помогать ему ее разрушить? "Игра в классики" - это кусочки ткани, из которых каждый может сшить цельную картину или лоскутное одеяло. Тут слишком многое зависит от читателя, именно поэтому Кортасар не для всех. Эту книгу можно читать по-разному. Можно читать как сборник афоризмов, с любого места, с любой главы, можно читать подряд, пока не дойдёшь до концовки, а можно читать с помощью специальной таблицы, предложенной автором, где каждая глава содержит ссылку на следующую - в любом случае книга не потеряет смысла (если он там когда-то был).
"Игра в классики" - это единственная книга, из тех, что я читала, в которой действительно нет конца. Я имею в виду, что там не открытый финал как часто бывает, а действительно отсутствует конец, зато присутствует классический бесконечный цикл. Но не будем впадать в литературу. Ограничимся тем, что "Игра в классики" - это то, что понять нельзя, но убить может.
Можно сказать, что "Игра в классики" - это абсурд, шизофрения, бред, игра... Сколько слов, сколько терминов и понятий для обозначения все того же разлада. Иногда я начинаю уверять себя, что глупость называется треугольником, а восемь, помноженное на восемь, даст в произведении безумие или собаку. Для меня эта книга - это прежде всего Орасио и Мага.
Бывают жизни, похожие на литературные статьи в газетах и журналах, поначалу всего так много, а кончается все облезлым хвостиком, где-то на тридцать второй странице, между объявлениями о распродажах и рекламой зубной пасты. Так вот эти персонажи не такие. Это по-настоящему живые люди, от первой страницы до последней. Орасио может быть несимпатичным, циничным, просто трусом, но боги, я бы отдала многое, чтобы иметь такого друга!
Моя сила в моей слабости, - подумал Оливейра. - Самые великие решения я всегда принимал, маскируя бегство.
Орасио Оливейра - это такой близкий мне образ аргентинца за границей, человека, который ищет себя, ищет смысл, ищет путь (или уже не ищет?). Иногда (слишком часто) я узнаю в нём себя. Орасио - это человек, которому нужно бежать, то ли от чего-то, то ли к чему-то... В том состоянии, в каком он сейчас, люди ищут способ убежать - это может быть вyду, марихуана, Пьер Булез или рисующие машины Тингели. Он догадывается, что где-то в Париже - в одном из его дней, или смертей, - в одной из встреч скрывается ключ, который он ищет, ищет как безумный. По сути, он не осознает, что за ключ ищет, и даже того, что этот ключ существует. Он только предугадывает его контуры и его лики.
Бегства планируются, имеются технологии и расчеты их изготовления при помощи модулора или формулы нейлона. Есть неразумные, продолжающие верить, что одним из способов может стать пьянка, или травка-наркотик, или гомосексуализм - любая вещь, возможно, великолепная или ничтожная сама по себе, однако глупо восхвалять ее как систему или как ключ к искомому царству. Возможно, есть другой мир, внутри этого, но мы не найдем его, если станем выкраивать его очертания из баснословно беспорядочного нагромождения наших дней и жизней, мы не найдем его ни в атрофированных, ни в гипертрофированных формах нашей жизни. Этот мир не существует, его надо создавать, как птицу-феникс.
Орасио Оливейра - это человек, который создал свой мир, который имеет своё мнение о всех вещах и слишком часто его мысли совпадают с моими. Его понимание любви так непривычно иногда, так неуместно, но проходит несколько мгновений и я понимаю, что он, чёрт возьми, прав! И его жизнь с Магой - это совсем не то, что хотелось бы назвать настоящей любовью, но стоит бросить второй взгляд и понимаешь - да, это любовь.
Многие полагают, будто любовь состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. И выбирают, клянусь тебе, сам видел. Разве можно выбирать в любви, разве любовь - это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора. Вы скажете, что потому-то-и-выбирают-что-любят, а я думаю, что борот-нао. Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки.
Мага и Орасио - две половинки, двое безумцев в Париже. Им не излечиться, они уже никогда не станут нормальными. Просто так вышло, что в один прекрасный день, на них обрушился один и тот же дождь... И для меня они гораздо лучше, чем любая классическая пара вроде Ромео и Джульетты.
Мага всегда оставалась для меня загадкой, я могла видеть её только через призму глаз Орасио. Но в какой-то момент Мага в моей голове нашла отражение в реальной жизни, а именно - в матери Артемио.
Мага не очень твердо знала, почему она приехала в Париж, и Оливейра понимал, что, случись в туристском агентстве легкая путаница с билетами или визами, она с равным успехом могла причалить в Сингапуре или в Кейптауне.
Главное было - уехать из Монтевидео и окунуться в то, что она скромно называла Жизнь. Самое большое преимущество Парижа состояло в том, что она прилично знала французский и что тут можно было увидеть лучшие картины в музеях, лучшие фильмы, - словом, Kultur в самом ее замечательном виде. Оливейру умиляла эта жизненная программа (хотя Рокамадур почему-то довольно неприятным образом охолаживал его), и он вспоминал некоторых своих блистательных буэнос-айресских подруг, которые совершенно неспособны были выбраться за пределы Ла-Платы, несмотря на все их метафизические потуги планетарного размаха. А эта соплячка, к тому же с ребенком на руках, села на пароход в третий класс и без гроша в кармане отправилась учиться пению в Париж.
Ну разве не замечательный человек? Ведь у каждого, я уверена, есть друзья, которые годами жужжат о том, что при первом же удобном случае уедут из этого богом проклятого города, но тех, кто и правда уезжает, единицы. Я бы даже сказала нули. Потому что не так просто взять и всё бросить и уехать за океан. Именно поэтому я преклоняюсь перед Магой. А матери Артемио, которая трижды Мага (сначала Белоруссия - Украина, потом Украина - Аргентина, потом Аргентина - Испания), вообще нужно ставить памятник, я считаю.
"Игра в классики" Кортасара - это книга о жизни, о такой, какой она есть или могла бы быть. Вообще жизнь - как комментарий к чему-то другому, до чего мы не добираемся: оно совсем рядом, только сделать прыжок, но мы не прыгаем. Но когда читаешь Кортасара, кажется, что это что-то очень близко, стоит протянуть руку и вот оно, совсем рядом, только чуть-чуть не достают кончики пальцев... Это и есть для меня Кортасар, вот это ощущение на кончиках пальцев.
P.S. Курсивом выделены цитаты из произведений Хулио Кортасара, в основном из "Игры в классики".